Белая дача

Это название и прижилось за поселением, которое основали морские путешественники, высадившиеся на гостеприимном берегу

Благодаря прекрасной бухте и закрытости местности горами с суши поселение начало разрастаться. На его склонах появились виноградники, процветало скотоводство, виноделие и земледелие.

В Средние века численность населения увеличивается, оно становится многонациональным, поселяются венецианские купцы, затем генуэзские. На картах того времени поселение именуется Ялитой, Каллитой, Джалитой, Гиалитой, Эталитой.

Во второй половине XV века в результате землетрясения Ялта была сильно разрушена и только спустя 70 лет вновь стала возрождаться. Местность стали заселять преимущественно греки и армяне. С той поры за поселением и закрепилось современное название.

В годы турецкого владычества в Крыму Ялта практически обезлюдела и ко времени вхождения Крыма в состав России в 1783 года представляла собой крохотное рыбацкое поселение из 13 домиков и военного редута, сооруженного Суворовым, а в первой трети XIX века пребывала в статусе «местечка», разместившись на трех живописных холмах в долине двух горных речек: Учан-Су (Водопадной) и Дерекойки (Быстрой).

Ялта накануне вхождения Крыма в состав Росси

Не смотря на столь скромное положение Ялта уже тогда выделялась на фоне романтической красоты Южного побережья. Путешественники, посещавшие в те годы Крым, описывая его роскошную природу, особое внимание уделяли Ялте. Например, по мнению одного из них: «Во всем Крыму нет другого вида, который по величественности и красоте своей мог бы сравниться с видом на Ялтинскую долину с Массандровской дороги».

В 1838 году Ялту посещает российский император Николай I вместе с семьей и, невзирая на то, что в местечке всего одна улица — Елизаветинская, 30 дворов и только 130 жителей, дарует ей звание города. Император был очарован новым городом. Красота — великая сила!

Посещение российским императором Николаем I Ялты в 1838 году

Разумеется, император не был эмоциональным романтиком, и решающую роль имели экономические доводы и соображения губернатора Новороссии, героя Отечественной войны 1812 года, графа Михаила Васильевича Воронцова.

Губернатор Новороссии, герой Отечественной войны 1812 года, граф Михаил Васильевич Воронцов

Трудно найти государственного деятеля в XIX и XX веках, который сделал бы столько много полезного для развития Крыма. В числе его славных дел была организация пароходства на Черном и Азовском морях, и Ялта была важным звеном в этом проекте, как потенциальный главный пассажирский и торговый порт на Южном берегу Крыма.

В 1860 году Крым посещает уже другой российский император — Александр II. Лейб-медик Сергей Боткин, сопровождавший императора, рекомендует ему приобрести имение на Южном берегу Крыма для проживания и климатического лечения императрицы Марии Александровны, тоже болевшей туберкулёзом (в России тогда ежегодно заболевало туберкулёзом не менее полумиллиона человек). Имение приобрели в Ливадии, вблизи Ялты.

Прекрасный мягкий климат, красивая чарующая природа, лечебные возможности, расположение летней императорской резиденции благоприятствовали интенсивному развитию Южного берега Крыма. Вопреки сложным геологическим условиям прокладывались дороги, возводились дворцы, храмы, обустраивались великолепные сады и парки, создавалась лечебная инфраструктура.

Особенно стремительно развивалась Ялта. Наличие глубоководного торгово–пассажирского порта, близость императорской резиденции благоприятствовали ее процветанию.

Немногим более чем за 30 лет Ялта превратилась в курортную столицу Российской империи, стала одним из крупнейших по мировым масштабам курортом, сравнимым с Карлсбадом, Ниццей, Висбаденом (вот прекрасный пример для подражания современникам).

«В Ялте прекрасная канализация, хорошая вода, и если бы для людей со средним достатком были устроены здесь удобные квартиры, то это было бы самое здоровое место в России, по крайней мере, для грудных больных…. Ялта лучше Ниццы, несравненно чище ее…», - писал Чехов в одном из писем.

Такая Ялта встретила Антона Павловича, когда он прибыл в Крым, как он выразился, купить «здесь кусочек земли, чтобы построить себе логовище для зимы».

«Дом — это не место, это чувство»

Войдем в дом. В нем девять комнат, особенность их расположения в том, что кабинет и спальня Антона Павловича, комнаты Марии Павловны и Евгении Яковлевны отделены от мест, где размещались приезжающие родственники и другие гости дома.

Известно, что Антон Павлович был небезразличен к домашнему уюту, в одном из писем он писал: «…если нет комфорта, то самый хороший дом покажется черт знает чем…».

Войдя в дом, минуя небольшую прихожую, сразу же попадаем в столовую. Над входной дверью висят стенные часы, полученные братом Антона Павловича художником Николаем в 1882 году в качестве гонорара. У окна стоит большой овальный стол, слева на стене висит портрет Пушкина.

Столовая н первом этаже Белой дачи, Ялта.

Как вспоминал Станиславский, «у Антона Павловича был вечно накрытый стол, либо для завтрака, либо для чая». Когда собиралось много гостей, стол раскладывали и ставили в центр комнаты, его еще называли стол-сороконожка. Антон Павлович как–то подсчитал, что за этим столом, в раздвинутом его состоянии, свободно размещаются 20 человек, а 20 человек — это 40 ног.

В буфете, справа от входа, находится столовая посуда и хранится семейная реликвия — бокалы, из которых на свадьбе в Таганроге в 1854 году родители Чехова пили шампанское

Семейная реликвия — бокалы, из которых на свадьбе в Таганроге в 1854 году родители Чехова пили шампанское

Из столовой несколько дверей ведут в отдельные комнаты.

Комната жены Чехова – Ольги Книппер в Белой даче, Ялта

Первая от окна дверь ведёт в комнату жены Чехова — Ольги Леонардовны Книппер. В ней она останавливалась непродолжительное время во время редких приездов при жизни Чехова и затем в течение 50 лет после его ухода, когда приезжала в Ялту. В последний раз в 1953 году на празднование 90–летнего юбилея Марии Павловны.

На центральной стене комнаты — ее портрет работы ученика Коровина и Серова московского художника Александра Средина, с семьей которого Ольга Леонардовна находилась в дружеских отношениях. По каким-то причинам картина осталась неоконченной.

На туалетном столике в углу у окна лежат личные вещи, а на письменном столе находятся книга Антона Павловича и его фотография с надписью: «Ольге Леонардовне Книппуше (многоуважаемой Ирине Николаевне) на добрую память от автора «Чайки». А. Чехов. 99 г.», на других фотографиях изображена хозяйка комнаты в жизни и в театральных ролях.

Следующая комната для гостей. Во времена Чехова из ее окон можно было наблюдать море. В ней останавливались Левитан, Мамин-Сибиряк, Темишев, Гиляровский, Бунин, Куприн здесь написал рассказ «В цирке», а Горький вообще одно время тут жил.

В 1901 году Горький, как политически неблагонадежный был сослан в Арзамас, но по состоянию здоровья ему разрешили зиму 1901–1902 годов провести в Крыму, однако с условием не проживать в городах. Антон Павлович прописал и поселил Горького у себя, потому что территориально считалось, что Белая дача находится в деревне Аутка, а не в Ялте, которая в то время имела статус уездного города.

В центре комнаты, на письменном столе стоит прямоугольная бронзовая чернильница на четырех фигурных ножках. Артист Московского Художественного театра Стахович и издатель Суворин подарили ее Чехову в январе 1904 года, когда праздновали день его рождения и 25–летие литературной деятельности. Подобные чернильницы были среди письменных принадлежностей высшей знати еще в XVI веке и даже возможно одна из них украшала стол царя Бориса Годунова.

У этой чернильницы занятная биография. Когда Антон Павлович вернулся из Москвы в Ялту, его посетил близкий друг и лечащий врач Исаак Наумович Альтшуллер. Рассматривая привезенные подарки и подношения, он особенно выделил эту чернильницу. Чехов с изумлением заметил: «Да что вы, ведь теперь песочком не посыпают, есть пропускная бумага, и гусиных перьев же нет». Потом, как вспоминал Альтшуллер, со своей милой улыбкой прибавил: «Ну вот, если вам очень нравится, я распоряжусь, чтобы в наказание вам эту чернильницу после моей смерти и вручили».

Мария Павловна исполнила завещание брата и передала чернильницу Альтшуллеру. О том, как чернильница опять оказалась в стенах Белой дачи, в продолжении рассказа.

Еще одна комната на первом этаже была для родственников. Чаще всего ее гостями были братья Антона Павловича — Александр, Михаил, Иван. На стенах комнаты размещены семейные фотографии и картины работы Марии Павловны. Удобная особенность этой комнаты — отдельный выход в сад.

Комната матери Чехова в Белой даче, Ялте

Второй этаж. В него также можно зайти из сада, поднявшись по лестнице на веранду. Во времена Чехова ее не было. Эту пристройку и дополнительный вход сделали по просьбе матери Чехова уже после его смерти — рядом находится ее комната, и она хотела иметь свое уединенное место — веранду и выход из нее в сад.

В комнате Евгении Яковлевны бросается в глаза строгое и скромное убранство, простая мебель, столик для рукоделия, иконы, фотографии членов семьи и родственников, несколько небольших картин, ее портрет работы Марии Павловны.

Над изголовьем кровати — репродукция картины «Мадонна с младенцем» Рафаэля, вероятно, как святой образ, а не как образец живописи.

На верхней полке этажерки — фото Ольги Леонардовны с надписью: «Милой, доброй, хорошей мамаше. Примите сию кривоглазую физиономию. Целую Вас. Ваша Оля».

Швейная машинка в чехле, стоящая под столиком, дает основание предположить, что простенькие накидка на диван и наволочки подушек сшиты самой хозяйкой комнаты.

В этой комнате Евгения Яковлевна прожила с перерывами последние 20 лет своей жизни, умерла она в 1919 году в возрасте 83 лет.

Следующая по коридору дверь ведет в кабинет и спальню Антона Павловича.

«Кабинет у Антона Павловича был небольшой, шагов двенадцать в длину и шесть в ширину, скромный, но дышавший какой-то своеобразной прелестью», — вспоминал Куприн.

Пространство кабинета различимо разделено на зоны: для работы, отдыха, приема посетителей. На фоне темных обоев яркое пятно — большое венецианское окно с цветным витражом, о нем он писал: «… поглядываю в громадное окно: там широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя».

Письменный стол, все вещи — на тех же местах, что и при Чехове, мягкое кресло напротив камина, где Антон Павлович любил отдыхать и просматривать газеты и почтовую корреспонденцию.

Большая часть вещей в кабинете была подарена Чехову друзьями, знакомыми и поклонниками.

Обращает на себя внимание зона, где размещены многочисленные фотографии родных, друзей и знакомых, известных художников, литераторов, артистов, музыкантов. Здесь работы профессиональных художников и любителей соседствуют рядом: среди них работы Николая и Марии Чеховых, картины одного из самых близких друзей Антона Павловича, любимца всей семьи — Левитана.

Вид обстановки кабинета Чехова. Белая дача, Ялта

Направо от входной двери — небольшой шкаф с книгами, их не много, это часть библиотеки Чехова. При переезде в Ялту свою мелиховскую библиотеку, в которой насчитывалось около двух тысяч томов, он подарил Таганрогу.

На стене у окна старинный телефон. Антон Павлович был очень рад этому техническому новшеству того времени.

Телефон в кабинете Чехова. Белая дача, Ялта

Благодаря ему он безотлагательно получал телеграммы из Москвы, которые с нетерпением ждал с информацией о результатах постановок своих пьес в МХТ. «Телеграммы стали приходить … когда я был уже в постели… Я просыпался всякий раз и бегал к телефону в потемках, босиком, озяб очень; потом, едва засыпал, как опять и опять звонок. Первый случай, когда мне не давала спать моя собственная слава», - вспоминал Антон Павлович о первых сообщениях об успехе премьеры спектакля «Дядя Ваня».

Резная дверь, справа от окна, ведет в спальню (обычно она закрыта для посетителей).

Спальня небольшая, светлая, с двумя окнами и дверью, ведущей на балкон. Это «светлая, веселая комната, сияющая какой-то девической чистотой…», — писал Куприн.

Все скромно, ничего лишнего. Простая железная кровать, рядом стол. В дни, когда Чехову нездоровилось, он работал в спальне. Последнюю пьесу — «Вишнёвый сад» — Антон Павлович большей частью писал не в кабинете, а в спальне за этим столом.

Между окнами спальни — шкаф красного дерева, принадлежавший еще Евгении Яковлевне. Когда семья жила в Таганроге, Евгения Яковлевна обычно прятала от детей в этом шкафу сладости. Дети подходили к нему, кланялись и в шутку называли его «дорогим» и «многоуважаемым». Эти воспоминания использовал Чехов, когда работал над «Вишнёвым садом»: один из персонажей пьесы — Гаев — обращается к шкафу с такими же словами.

В спальне находится семейная реликвия — икона, изготовленная по заказу отца, с изображением тех святых, именами которых названы все члены семьи Чеховых (кроме святого Михаила, так как икона была заказана до рождения младшего сына).

Как и в кабинете, в спальне все сохраняется также, как было и при жизни Чехова, кроме двух календарей на стене. На одном, отрывном дата — 27 мая (как известно, Чехов покинул Белую дачу 1 мая 1904 года и больше не возвращался) из-за того, что Евгения Яковлевна после отъезда Антона Павловича продолжала отрывать листы календаря вплоть до 27 мая, а второй календарь за 1907 год (???) разместила Ольга Леонардовна, которая, приезжая в Ялту после смерти Антона Павловича и до 1921 года (когда Белая дача официально стала музеем), останавливалась в его спальне.

Все близко знавшие Чехова отмечали, что он во всем любил чистоту, порядок и аккуратность.

Иван Бунин: «он мало ел, мало спал, очень любил порядок. В комнатах его была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал он себе в одежде».

Алекcандр Куприн: «никто даже из самых близких людей не видал его небрежно одетым; также не любил он разных домашних вольностей вроде туфель, халатов и тужурок. В восемь-девять часов его уже можно было застать ходящим по кабинету или за письменным столом, как всегда безукоризненно изящно и скромно одетого».

Исаак Альтшуллер: «я никогда не видел у него кабинет неубранным или разбросанные части туалета в спальне, и сам он был всегда просто, но аккуратно одет, ни утром, ни поздно вечером я никогда не заставал его по-домашнему, без воротничка, галстука».

Последняя из комнат на втором этаже — гостиная. Скромное, аккуратное, без излишеств убранство гостиной, предметы, находящиеся в ней, подчеркивают уютную, семейную атмосферу характерную для всего чеховского дома

Это и фотопортрет Антона Павловича в оригинальной рамке и большая картина «Бедность» работы Николая Павловича Чехова, репродукция с картины Семирадского «Цирк времен Нерона», приобретенная Немировичем-Данченко на аукционе в Гурзуфе и подаренная им Ольге Леонардовне Книппер, скатерть и дорожки, вышитые матерью и сестрой Антона Павловича.

Гостиная на втором этаже Белой дачи, Ялта

Здесь находится самый первый предмет, который специально приобретался для Белой дачи — пианино «Смит и Вегенер», на нем аккомпанировал Федору Шаляпину Сергей Рахманинов, играл Спендиаров. На стене у окна часы — остановлены на времени смерти Антона Павловича (2 ч. 30 мин.)

Обращает на себя внимание солидный буфет из вишневого дерева, тонированный под орех. Он был изготовлен еще в 1895 году в Мелихово простым крестьянином по эскизу Марии Павловны.

Полустеклянная дверь, ведет на веранду с выходом в сад и на балкон. На веранде в летнее время устраивали чаепития.

Комната Марии Павловны. Белая дача. Ялта.

Из коридора второго этажа деревянная лестница ведет на третий этаж, мезонин, там всего одна комната с большими окнами и выходом на балкон.

В разное время её именовали светёлкой, башней, фонарём, капитанским мостиком. Эта комната без малого 60 лет служила Марии Павловне спальней, служебным кабинетом и мастерской для занятий живописью.

Да, и для этой деятельности тоже. Еще в детстве Мария Павловна проявляла склонность к рисованию. В 1890 годы это детское увлечение переросло в серьезные занятия: она учится живописи в Строгановском училище, затем в частной студии.
Её наставниками были известные художники Левитан, Серов, Коровин.

Оценивая ее способности, Левитан писал в своем письме Чехову: «Мария Павловна сделала огромные успехи в живописи! Экие вы, Чеховы, талантливые!»

Её картины можно увидеть в музеях Чехова в Москве, Мелихово и в этой комнате. На стенах также картины кисти Левитана, много фотографий родственников, друзей Марии Павловны.

Из-за ветхости лестницы эта часть музея недоступна для посетителей.

Покидая дом, каждый раз пытаюсь понять: почему, видев это все уже неоднократно, сюда влечет вновь. Может, потому что, как сказала Клементина Черчилль, в этом доме «исчезает время и пространство, и я представляю, что знала его..».

Устройство быта, домашняя обстановка, личные вещи накапливают и отражают, как слепок, ментальное содержание их владельцев. Внимательный наблюдатель, увидев, многое поймет, как например, писательница, поэтесса Щепкина-Куперник, хорошо знавшая чеховскую семью и часто бывавшая в их доме:

«Обстановка была более чем скромная — без всякой мишуры: главным украшением была безукоризненная чистота, много воздуха и цветов...

У Чеховых поражало меня всегда: откуда у этой семьи, начавшей жизнь в провинции, в мещанской обстановке, в бедности, явился такой огромный вкус и такое благородство, и изящество?

Ни одной вещи не было, которая бы резала глаз, ничего показного: какое–то внутреннее достоинство чувствовалось в доме и в обстановке Чеховых — как и в них самих».

На фотографии семья Чеховых со своими знакомыми, запечатленная еще до Ялтинского периода в 1890 году (к сожалению, не удалось найти групповую фотографию семейства Чеховых в более поздний период). Разглядывая ее, трудно оторвать взгляд от этих лиц, в каждом из них ощущается сила и самобытность характера.

Фотография семьи и друзей Чеховых, Мелихово

Будни Белой дачи

«В одном углу литературный спор, в саду, как школьники, занимались тем, кто дальше бросит камень, в третьей кучке Иван Бунин с необыкновенным талантом представляет что-то, а там, где Бунин, непременно стоит Антон Павлович и хохочет, помирая от смеха. Никто так не умел смешить Антона Павловича, как Бунин, когда был в хорошем настроении».

Белая дача знала дни незабываемых и ярких встреч: «приезжали и уезжали. Кончался один завтрак, подавался другой. Мария Павловна разрывалась на части, а Ольга Леонардовна, как верная подруга или как будущая хозяйка дома, с засученными рукавами деятельно помогала по хозяйству.

Мария Павловна и Ольга Леонардовна

Горький со своими рассказами о скитальческой жизни, Мамин–Сибиряк с необыкновенно смелым юмором, доходящем временами до буффонады, Бунин с изящной шуткой, Антон Павлович со своими неожиданными репликами, Москвин с меткими остротами — все это делало одну атмосферу, соединяло всех в одну семью художников… Словом — весна, море, веселье, молодость, поэзия искусство…..», вспоминал Станиславский.

Но так было не всегда и не сразу. Антон Павлович долго не мог принять новые обстоятельства своей жизни в Крыму. Культурная и общественная жизнь в Ялте тогда носила резко сезонный характер — наступала зима, и все замирало.

Иван Бунин, Дмитрий Мамин–Сибиряк

Представьте себе то положение Чехова. Он живет один с матерью. Сестра, Мария Павловна, которая всегда была в его жизни неизбежным спутником и главной помощницей, приезжает в Ялту только на каникулы, продолжая работать учительницей в Москве.

В Москве остались его друзья — писатели, литераторы, театральные деятели, журналисты. На сцене Московского Художественном театра с огромным успехом идут его «Дядя Ваня» и «Чайка»... Но он, автор, не может участвовать в рождении этих постановок, общаться с режиссером, артистами, быть в гуще этих событий.

Немировичу-Данченко он признавался: «Конечно, я здесь скучаю отчаянно. Днем работаю, а к вечеру начинаю вопрошать себя, что делать, куда идти,— и в то время, как у вас в театре идет второе действие, я уже лежу в постели. Встаю, когда еще темно, можешь ты себе представить; темно, ветер ревет, дождь стучит».

Ему очень хотелось быть в курсе всех литературных и театральных новостей, но средства связи были далеки от нынешних, и даже газеты доходили с трудом, а без газет, как с юмором отмечал Антон Павлович, можно было «впасть в чёрную меланхолию и даже жениться».

Близко знавший Антона Павловича, поэт и писатель Владимир Ладыженский, вспоминал, что «когда я навестил Чехова в Крыму, он говорил мне: «Тебе нравится моя дача и садик, ведь нравится? А между тем это моя тюрьма, самая обыкновенная тюрьма, вроде Петропавловской крепости. Разница только в том, что Петропавловская крепость сырая, а эта сухая».

Обычно Чехова отличала большая сдержанность во внешнем проявлении чувств и эмоций, но в письмах к Марии Павловне он был откровенен:

Жить теперь в Крыму — это значит ломать большого дурака.
Ты пишешь про театр, кружок, всякие соблазны, точно дразнишь; точно не знаешь, какая скука, какой гнет ложиться в 9 часов вечера, ложиться злым, с сознанием, что идти некуда, поговорить не с кем и работать не для чего, так как все равно не видишь и не слышишь своей работы. Пианино и я — это два предмета в доме, проводящие свое существование беззвучно и недоумевающие, зачем нас здесь поставили, когда на нас некому играть...

Чехов прилагает активные усилия для преодоления негативных обстоятельств нового уклада жизни: знакомится с городской интеллигенцией, становится попечителем женской гимназии и помогает местным школам, занимается благотворительностью, организуя сбор средств в помощь больным туберкулёзом.

Постепенно в Ялте образовался свой круг близких знакомых, встречам и общению с которыми стремился Антон Павлович. Близко подружился и проводил много времени вместе с Буниным, который так и сообщал своему брату, что в чеховском доме он как родной. Бунин вспоминал, что, когда он бывал у Чехова, они целое утро могли молча сидеть, просматривая газеты, перебрасываясь изредка словами, или же наоборот — часами увлекательно говорить о литературе.

В марте 1899 года, еще до постройки Белой дачи, Ялту посещает Максим Горький и лично знакомится с Чеховым, до этого они только переписывались. Первая встреча продлилась больше трех недель и между ними установились дружеские, доверительные отношения. С тех пор Горький был частым гостем Чехова и Белой дачи.

В апреле 1900 года, когда в Крым приезжает в полном составе Московский Художественный театр для того, чтобы навестить любимого драматурга и показать ему спектакли «Чайка» и «Дядя Ваня», Антон Павлович настоятельно приглашает к себе Горького, чтобы познакомить его с театром, показать вдохновляющие возможности драматургии.

Замысел Чехова удался, после этой встречи Максим Горький открыл в себе новые творческие возможности, «заразился» искусством театра и уже в конце 1901 года завершил работы над своей первой пьесой «Мещане», а в 1902 году она впервые была поставлена на сцене Художественного театра. Сейчас мы знаем Горького не только, как писателя, но и как самобытного драматурга.

Осенью 1901 года в Крым приезжает с семьей Лев Толстой, чтобы поправить здоровье после тяжелой болезни. Толстой не имел недвижимости в Крыму, поэтому принял приглашение графини Паниной и поселился во дворце ее имения в 12 км от Ялты (сейчас это санаторий «Ясная Поляна» в поселке Гаспра), здесь и встречались писатели. По воле случая тогда, на Южном берегу Крыма, одновременно, почти рядом, жили три очень разных великих русских писателя: Чехов — в Ялте, Толстой — в Гаспре, Горький — в Нижнем Мисхоре.

А куда я могу пойти за вашим героем?

У творческих людей порой не просто складываются отношения, особенно если их жизненные кредо значительно различаются. Горький — «певец революции», «буревестник», решительный сторонник насильственного слома старого («Если враг не сдается, — его уничтожают»), Толстой с антитезой о непротивлению злу насилием, и Чехов, не разделявший философско–теологических взглядов Толстого, далекий от политики интеллигент, не допускающий насилия для достижения целей.

Серей Елпатьевский, с которым Антон Павлович в ялтинский период был в дружеских отношениях, вспоминал:

…к политике Чехов относился равнодушно, пренебрежительно, даже можно сказать — немножко брезгливо. Он не любил заостренных политических людей, редко бывал в домах, где мог встретить их, услышать интеллигентские споры о политике»… враг… насилия, но человек левитановских пейзажей, настроения не бунтующей музыки Чайковского…Ему чуждо было все острое, повелительное, непреклонно требовательное — ему не сроднен был бунт.

Максим Горький, Антон Чехов и Лев Толстой в Крыму, Гаспра.

Любопытное культовое фото:
это «фотошоп» начала XX века, на оригинале были только Чехов и Толстой, а Горького, по его просьбе, «пририсовал» фотограф-умелец

Встречи и общение этих великанов русской прозы не носили характер светской тусовки, это был искренний и прямой обмен мнений, критические оценки отдельных сторон творчества друг друга только острее подчеркивали глубочайшее взаимное уважение и внимание.

Чехов говорил Горькому, что он:

... сделан из того теста, из которого делаются художники — он настоящий... .талант, несомненный и притом, настоящий, большой талант. Вы — художник, вы — пластичны, то есть когда вы изображаете вещь, то видите ее и ощупываете руками ее.

Но все это не отменяло критических замечаний:

... Горький новых оригинальных людей заставляет петь новые песни по нотам, имеющим подержанный вид. У Горького действующие лица читают нравоучения. Этот недостаток неисправимый, как рыжие волосы у рыжего... Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать.

Горький, как всегда, был прямолинеен и бескомпромиссен:

... На днях смотрел «Дядю Ваню», смотрел и — плакал, как баба, хотя я человек далеко не нервный... Ваш «Дядя Ваня» — это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым Вы бьёте по пустым башкам публики.

и его первое впечатление от «Вишневого сада»:

Слушал пьесу — в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового — ни слова. Все настроения, идеи — если можно говорить о них — лица, — всё это уже было в его пьесах. Конечно, — красиво, и — разумеется — со сцены повеет на публику зеленой тоской. А — о чем тоска — не знаю.

Лев Толстой не воспринимал и отрицательно относился к драматургии Чехова, так однажды в беседе он сказал Антону Павловичу, что:

... драматург должен взять зрителя за руку и повести в желаемом для себя направлении. А куда я могу пойти за вашим героем? До кушетки в гостиной и обратно — вашему герою больше некуда идти.

в другой раз:

... Вы знаете, я ненавижу ваши пьесы. Уж на что Шекспир был дурным писателем, но ваши пьесы еще хуже, чем его.

А о «Чайке» он сказал, что:

... это вздор, ничего не стоящий, что она написана, как Ибсен пишет.

Пожалуй, больше всего огорчало Толстого в творчестве Чехова то, что он не находил в нем религиозно–нравственного содержания:

Во что он верил, один Бог знает

Вместе с тем, знающие семью Толстых отмечали, что никого из русских писателей так часто у них не читали вслух, как Чехова. Петр Сергиенко, русский писатель, журналист, близкий человек в семье Толстых и биограф Льва Николаевича, вспоминал:

...я никогда не видел, чтобы Лев Николаевич относился еще к кому-нибудь с такой нежной приязнью, как к Чехову. Даже когда Л. Н. Толстой только заговаривал о Чехове, то у него становилось лицо другим — с особенным теплым отсветом. Скупой вообще на внешние знаки нежности и на восторги перед современными явлениями, Лев Николаевич почти всегда в отношении Чехова держал себя, как нежный отец к своему любимому сыну.

Антон Павлович Чехов и Лев Николаевич Толстой в Гаспре, Крым

Чехов прошел путь «отрицания отрицания» мировоззрения Толстого: если в 1894 году:

... толстовская философия сильно трогала меня, владела мною лет 6–7...

то через несколько лет: «...».

... толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно… Для меня Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, а он вышел из меня, сказав: се оставляю дом ваш пуст.

А уже 6 лет спустя, в Крыму:

Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не любил так, как его; я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру.

«...был Толстой, говорили о бессмертии»

Тема взаимоотношений мировоззрений Чехова и Толстого безгранично увлекательна и, по–видимому, неисчерпаема. Например, кинорежиссёр Марлен Хуциев, памятный нам по фильмам: «Весна на Заречной улице», «Два Федора», «Застава Ильича», «Бесконечность» и др., посвятил этой теме без малого 20 последних лет своей жизни.

А началось все, как он вспоминал, с того, что:

…меня когда-то очень взволновал факт одной встречи, о котором я узнал, перечитывая мемуары. Маститый человек, огромной славы писатель пришел в больницу к набиравшему известность талантливому автору. Толстой пришел просто навестить Чехова, как обычный посетитель. И вот меня поразил этот человеческий порыв. Такие имена! О чем они говорили наедине? Об этом есть только скупые свидетельства Чехова, где отмечается, что был Толстой, говорили о бессмертии. Пустили его на 15 минут, а проговорили полтора часа.
Мы с сыном Игорем сначала написали пьесу, позже появился сценарий. Он предложил сделать зеркальное продолжение этой подмосковной встречи, ведь потом уже Чехов навещал больного Толстого в Гаспре. Так этот сюжет развился дальше...

А дальше сюжет развился в фильм «Невечерняя». Судя по времени, прошедшему от замысла до начала съемок, режиссёр очень тщательно готовился, долго вынашивал идею, и только потом воплощал ее в жизнь. Много времени занял и поиск исполнителей главных ролей.

Съемки фильма начались только в 2003 году, но из–за нехватки средств проект на долгое время приостанавливался, необходимую сумму для завершения проекта дал неизвестный меценат, имя которого Марлен Мартынович обещал назвать на премьере фильма, но не успел — в марте 2019 года он ушел из жизни.

Выход фильма на экраны анонсировали в 2020 году под названием «Любимая моя жизнь», но, к большому сожалению, пока этого так и не произошло.

Актеры, исполняющие роли Антона Чехова и Льва Толстого, в фильме Марлена Хуциева — «Невечерняя»

В роли Чехова — актер Влад Ветров ("Адмиралъ", "Ростов-папа")

Размеры этого повествования не позволяют рассказать не то, что обо всех, а хотя бы о наиболее именитых гостях Белой дачи, поэтому полагаю более справедливым и интересным для читателя упомянуть о менее известных и, на мой взгляд, незаслуженно забытых.

Один из них, входивший в круг близкого общения Антона Павловича - писатель, революционер, врач Сергей Яковлевич Елпатьевский.

«...везде буду годен и нужен…»

Он был старше Чехова на 6 лет, родился в семье священника, и как позже вспоминал: «С детства я мнил себя в будущем священником…», в 14 лет окончил духовное училище, был принят в духовную семинарию, когда учеба в семинарии близилась к успешному завершению, оставил ее и поступил на… медицинский факультет Петербургского университета.

«Живо помню, что было в душе моей, когда я поступал в университет… бесконечно жадное стремление к свободе, к независимости, и медицинский факультет я выбрал, потому что надо мной не будет никакого начальства, что я могу, если захочу, где угодно жить, ... и везде буду годен и нужен…», - вспоминал он позже.

В студенческие годы начинается его революционная деятельность: организует с единомышленниками кружок народников. После окончания университета, проработав два года земским врачом, был арестован за активную деятельность в «Народной воле» и сослан в Сибирь, с запретом заниматься медицинской практикой, другого он не умел и впал в сильную депрессию.

В ссылке его пути пересеклись с Владимиром Короленко, который посоветовал ему вести ежедневные записи с анализом и размышлениями об увиденном и пережитом. В результате родился незаурядный, самобытный писатель. Его рассказы и очерки начали публиковать, многочисленные читатели оценили новый литературный талант. Вскоре понадобились и его медицинские знания для борьбы с разразившимися в Приангарье и Туруханске эпидемиями дифтерита, скарлатины и кори.

Освободился после ссылки уже, — революционер, врач и писатель. Кратковременно останавливаясь в городах России, принимает участие в борьбе с голодом и холерой. Путешествует по Европе, сближается с партией эсеров, встречается с ее основателями и лидерами. Принимает решение осесть в Крыму: «Южный берег Крыма и прежде всего Ялта поразили меня своей красотой, строгой линией гор, великолепными сосновыми и буковыми лесами и даже гневом строгого Черного моря. Но еще больше, чем красотой, Ялта захватила меня туберкулезными больными. Надежды отдаться целиком литературе скоро рассеялись, я весь ушел в лечение больных».

В Крыму Сергей Яковлевич прожил почти 25 лет. В Ялте он построил дом почти одновременно с Чеховым, они познакомились, и у них установились дружеские отношения.

По-видимому, было не в характере Сергея Яковлевича быть преданным только одной своей музе, литературную деятельность он все же не оставил: печатался в «толстых» журналах, были изданы три тома его рассказов, шесть книг. Горький называл его — «великолепнейший и любимый старый романтик»

О незаурядности его личности говорит, например, перечень людей, с которыми он дружил или был близко знаком: Горький, Чехов, Л.Толстой, Плеханов, Савинков, Вересаев, Бунин, Бальмонт, Шмелев, Волошин, Станюкович, Сергеев-Ценский, Тренев и это только самые известные.

В его ялтинском доме бывали, а иногда и жили: Куприн, Гарин–Михайловский, Андреев, жена Горького с детьми, сестры Цветаевы с больной туберкулезом матерью.

В период революционных событий 1905 года он был призван третьей своей музой. В его квартире проходили собрания эсеров, но в 1906 годы он разошелся с ними и стал одним из создателей «Трудовой народно–социалистической партии». Был депутатом 1 государственной думы. За публикацию брошюры «Земля и свобода» в 1910–11 годах отбывал заключение в Петропавловской крепости. Во время первой мировой войны работал в военно–полевых госпиталях.

Близко знавшие Елпатьевского отмечали его тонкое восприятие психологии людей, а по словам Горького, он был «обладатель неисчерпаемого сокровища любви к людям». Вероятно, эти черты характера были причиной безграничного доверия и уважения к нему, как врачу, таких именитых пациентов, как Чехов, Горький, Толстой, Ленин. Да, и Ленин тоже. В последние годы жизни Ленина, в Главном санитарном управлении Кремля его наблюдал личный лечащий врач — Сергей Яковлевич Елпатьевский!

«Крымские очерки» — произведение Сергея Яковлевича Елпатьевского

Чем больше я узнавал об этом незаурядном, талантливом человеке, тем более удивляло, почему, при столь яркой биографии, он почти неизвестен сейчас. Да в той же Ялте, в которой он создал вместе с Чеховым первую общедоступную здравницу для легочных больных (ныне санаторий им.Чехова), бесплатно лечил малоимущих, был депутатом Городской думы и многое сделал для города, о нем не осталось ни следа.

В Ялте улицы названы в честь различных деятелей, которые и в Ялте никогда не были, даже улица, на которой и сейчас стоит особняк Елпатьевского (в 20-х годах Сергей Яковлевич, уезжая насовсем в Москву, передал его под пансионат для неимущих больных туберкулезом), названа в честь Леси Украинки (???), только потому, что на ней расположен дом, в котором она кратковременно останавливалась, когда лечилась в Ялте!

Полагаю, что причиной многолетнего незаслуженного забвения Елпатьевского была особенность его третьей музы, — ему не простили революционную деятельность не в той «команде», но сейчас- то это можно исправить! На бывшем его доме по улице Леси Украинки, насколько мне известно, до сих пор нет даже мемориальной доски!

Сергей Яковлевич умер в 1933 году в Москве. На его памятнике на Новодевичьем кладбище надпись: «Елпатьевский. Писатель-народник, врач–общественник» и слова из его книги «Близкие тени»: «Я был счастлив показать людям то великое, что жило с нами».

«То, что Л.Н.Толстой остался жить, я хотя бы наполовину отдаю на долю этих двух докторов (Щуровский, Альтшуллер)»

Не могу не упомянуть и личного лечащего врача Чехова в Ялте, его близкого друга Исаака Наумовича Альтшуллера.

Они приехали в Ялту почти одновременно, в 1898 году, и здесь познакомились. Как вспоминал Исаак Наумович: «Я поддался его (Чехову) обаянию и крепко к нему привязался. Обаяние его личности было основано на редких качествах его души и оригинальности блестящего ума».

Несмотря на молодость коллеги, Чехов оценил его медицинские опыт и знания и попросил взять под наблюдение состояние своего здоровья.

Когда Лев Толстой тяжело заболел в Гаспре, Альтшуллер принял участие в его спасении. Тогда Чехов сообщал в одном из писем: «Лечат его превосходно, в том числе московский врач – Щуровский и ялтинский – Альтшуллер. То, что Л.Н.Толстой остался жить, я хотя бы наполовину отдаю на долю этих двух докторов».

Исаак Наумович Альтшуллер и Лев Толстой в Гаспре, Крым

В Ялте пациентами Альтшуллера были: Станиславский, Качалов, Ольга Книппер, Куприн, Бунин, Гарин-Михайловский, семья Шаляпина, Мамин–Сибиряк, в его доме постоянно бесплатно жили, питались и лечились неимущие больные

Он принимал самое активное участие в строительстве первого в России санатория для лечения туберкулезных больных. В 1910 году стал представителем России во Всемирной лиге по борьбе с туберкулезом.

В годы гражданской войны, когда власть в Крыму менялась неоднократно, Исаак Наумович лечил всех: белых, красных, зеленых, анархистов и монархистов, русских, татар, немцев, гражданских, солдат и офицеров, кого угодно, кто нуждался в неотложной медицинской помощи.

Накануне исхода из Крыма Вооруженных Сил Юга России он, как глава санитарно-медицинской комиссии, был командирован в Турцию для организации медицинской помощи российским беженцам и раненым солдатам и офицерам. Вмести с ним покинули Крым жена и его двое детей. Опасаясь преследования новых властей России, на Родину они уже не вернулись.

Годы эмиграции прошли в Турции, Германии, Чехословакии, США. Везде были востребованы умения и медицинский талант высококвалифицированного врача и организатора.

Пока была возможность, в 1929–1935 годах, Исаак Наумович переписывался с Марией Павловной, в его письмах звучит искреннее чувство: «… и скамейка, и сад, и вход в нижний этаж, и вообще каждый уголок в Вашем доме и каждый кусочек сада поднимает рой воспоминаний, самых для меня дорогих».

Все годы эмиграции Исаак Наумович Альтшуллер оставался Врачом и Гражданином России, бескорыстно, по мере сил, помогал оказавшимся на чужбине больным и нуждающимся соотечественникам. Умер Исаак Наумович в 1943 году. Еще при жизни, в Америке, были изданы его воспоминания о Чехове («Еще о Чехове»).

Профессию врача унаследовал и сын Исаака Наумовича — Григорий. В годы эмиграции (Чехия) он оказал акушерскую помощь Марине Цветаевой, спас при этом её сына Мура от удушья. Позднее (в США) был личным лечащим врачом дочери Толстого — Александры Львовны. В её дневнике осталась такая запись:

«Только что по телефону Григорий Исаакович Альтшуллер сообщил о смерти своего отца Исаака Наумовича. Тяжело. Ушел еще один из представителей русской культуры, общественности, современник Горького, Андреева, близкий друг Антона Павловича Чехова, друг нашей семьи. …Постепенно уходят старые могикане, немного их осталось. Одно утешение – идет на смену молодое поколение, и близко зная всю семью Альтшуллера, его сына Григория Исааковича, его внуков (одна из внучек сейчас у нас на ферме), я знаю, что это поколение несет заветы покойного, который своей общественной работой, своей врачебной деятельностью внес в мир столько света, радости и добра.»

Григорий Исаакович Альтшуллнр в кругу своей семьи

Григорий Исаакович в кругу своей семьи

В 1971 году сын Исаака Наумовича передал в дар музею «Белая дача» ряд памятных вещей своего отца: дневники, письма переписки с Чеховым и нашу знакомую — старинную чернильницу, которая и нашла себе место на столе комнаты для гостей Белой дачи.

Кусочек берега

Знакомясь с воспоминаниями современников Чехова, близко знавших его, невольно удивляешься, как за столь непродолжительный ялтинский период столько интереснейших, талантливых, незаурядных людей нашли друг друга.

Белая дача, оказывая им гостеприимство, могла бы еще много рассказать!

Однако, к сожалению, были и другие встречи. Малознакомые и даже совсем незнакомые Чехову посетители считали возможным бесцеремонно заходить к Антону Павловичу и просиживать у него часами. Своими пустыми разговорами утомляли его, мешали работать. Вежливость и обходительность Чехова они воспринимали, как поощрение к таким визитам, а он из–за деликатности не мог показывать этим непрошенным гостям, как тягостны для него, больного человека, эти визиты.

Только самым близким людям он признавался, как тяжело ему это давалось: «Мне жестоко мешают, скверно и подло мешают…», «Пишу пьесу, но гости мешают дьявольски. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Все путается в голове, Настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала...» — сообщал он жене летом 1900 года (невольно вспоминаешь цитату из «Дом с мезонином»: «Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет…»).

Терпеть это уже не было сил, и Антон Павлович тайно покупает «конспиративную квартиру» — маленький загородный домик — татарскую саклю. Своим самым близким он сообщает:

Григорий Исаакович в кругу своей семьи

При жизни Чехова только самые близкие родственники, жена, Бунин и Комиссаржевская — первая исполнительница роли Нины Заречной в пьесе "Чайка" — посещали гурзуфский домик, больше никто не знал о его существовании.

Здесь в спокойной, уединённой обстановке Чехов плодотворно работал, была начата пьеса "Три сестры", а в часы отдыха предавался любимым занятиям: удил рыбу, садил и ухаживал за деревьями. Посаженные им три пальмы и кипарис растут до сих пор.

На удалении не более четырех сотен шагов от домика Чехова находится дом герцога Ришелье, в котором в 1820 году останавливался и некоторое время жил Александр Пушкин.

Дача А. П. Чехова и О. Л. Книппер в Гурзуфе

Завещание

Антон Павлович прожил в Белой даче неполных пять последних лет своей жизни. 1 мая 1904 года Чехов покинул Белую дачу, выехав вначале в Москву, а затем вместе с женой для лечения на курорт в город Баденвайлер, Германия.

2 (15) июля 1904 года в 2 часа 30 мин часы остановились. Белая дача осиротела и уже никогда больше не видела своего хозяина.

Антон Павлович завещал Белую дачу Марии Павловне. Ещё в 1901 году, за три года до своей смерти, он писал:

Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное владение дачу мою в Ялте, деньги и доход с драматических произведений, а жене моей Ольге Леонардовне — дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Недвижимое имущество, если пожелаешь, можешь продать. Выдай брату Александру три тысячи, Ивану — пять тысяч и Михаилу — три тысячи, Алексею Долженко — одну тысячу и Елене Чеховой (Леле), если она не выйдет замуж, — одну тысячу рублей. После твоей смерти и смерти матери все, что окажется, кроме дохода с пьес, поступает в распоряжение таганрогского городского управления на нужды народного образования, доход же с пьес — брату Ивану, а после его, Ивана, смерти — таганрогскому городскому управлению на те же нужды по народному образованию.⠀Я обещал крестьянам села Мелихова 100 рублей — на уплату за шоссе; обещал также Гавриилу Алексеевичу Харченко (Харьков, Москалевка, с. дом) платить за его старшую дочь в гимназию до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение.
Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно.

Однако это было неофициальное, юридически не оформленное завещание, поэтому решение о праве на наследство принималось в суде. По законам России того времени наследниками наследодателя признавались братья и жена, а сестра и мать исключались.

11 февраля 1905 года Московский окружной суд рассмотрев «дело о наследстве покойного врача А. П. Чехова» утвердил наследниками его братьев: Александра, Михаила и Ивана, а также вдову Ольгу Леонардовну. Согласно разделительному акту от 4 апреля 1905 года Ольге Леонардовне перешли в собственность участки земли и дача в Гурзуфе, а во владение братьев, в равных долях, — участок земли и дом в Ялтинском уезде при деревне Аутке, т.е. Белая дача.

Александр, Иван и Михаил Чеховы стремились исполнить последнюю волю своего покойного брата, но оказалось, что сделать это совсем не просто. По действующему законодательству России они не могли отречься от своих долей, не могли передать или подарить кому-либо свои доли наследуемого недвижимого имущества. Оставался единственный реальный способ — продать, что и было сделано незамедлительно, через день, 6 апреля 1905 года.

Мария Чехова — сестра Антона Павловича Чехова

Для всей семьи Чеховых ситуация с фиктивной «куплей-продажей» была очень оскорбительна и неприятна, но иного выхода не было. Позже, Михаил Чехов в своем неопубликованном рассказе «Ложь» описал эту ситуацию и отношение к ней: «Каков бы ни был закон, неужели же для того, чтобы привести в исполнение ясно выраженную волю человека, ясность и трезвость ума которого может удостоверить целый город, целый уезд, нужно вдруг лгать, писать фиктивные запродажные, расписываться в получении дутых сумм – одним словом, совершать ряд фокусов, недостойных, простите, культурного человека?»

На распутье

Трудно даже представить, как бы сложилась дальнейшая судьба Белой дачи в бурных, турбулентных событиях XX века и дожила бы она до наших дней, если бы не Мария Павловна, которая поставила своей целью любой ценой сохранить Белую дачу, как память о своём великом брате, как уникальную мировую культурную и историческую ценность.

Завещанные ей доходы от драматических произведений брата полностью тратились на оплату содержания Белой дачи, но их все равно не хватало. Она изыскивала различные пути ее сохранения. Так при условии, что кабинет Антон Павловича, гостиная и спальня будут музейными комнатами, рассматривался вариант в комнатах нижнего этажа создать «Дом литераторов», другая идея — превратить нижний этаж Белой дачи в пансионат для актеров Художественного театра, обращалась за помощью в редакции газет и журналов, друзьям семьи. По ее просьбе артисты театров устраивали благотворительные концерты и представления.

В 1906 году Мария Павловна предложила Российской академии наук передать Белую дачу в качестве музея Чехова, однако на это у академии не оказалось средств.

Зимой она жила и работала в Москве, начала активную деятельность по подготовке к изданию литературного наследия Чехова, а летом приезжала в Ялту, где делала все возможное, чтобы сберечь все, как было при Антоне Павловиче.

«Окаянные дни»

В феврале 1917 года Февральская революция положила начало эпохи смуты в России, наступили, как образно заметил Бунин, «окаянные дни». Мария Павловна поняла, что не сможет уберечь Белую дачу, если не будет рядом с ней, и в апреле 1917 году вместе с матерью окончательно переезжает в Ялту.

С началом весны Крым охватила революционная эйфория — наивная вера в скорое светлое и справедливое общество, стремление к неограниченной свободе, которая все чаще принимала формы необузданной вседозволенности.

Октябрьская революцию привела Крым к еще большему хаосу.
Власть окончательно утратила контроль над населением, пьяные матросы и солдаты третировали окружающих, не подчинялись офицера, начались погромы.

Едва ли не каждый день возникали признающие только самих себя националистические движения: крымско–татарские (при поддержке Турции), немецкие, украинские, армянские, еврейские. Начинается лихолетье Гражданской войны, череда сменяемых властей и режимов.

В это трудное время Мария Павловна не растерялась и находила силы не только сохранять Белую дачу, но и активно помогать другим людям — создала приют для беспризорных детей, кормила, учила их как педагог, организовывала экскурсии в Никитский ботанический сад.

Летом 1918 года ее брат Иван Павлович вместе с женой, через оккупированную немцами Украину, перебираются в Ялту и поселяются в Белой даче.

В конце июня 1919 года Крым перешел под контроль Вооруженных сил юга России (Белой армии). Несмотря на тяготы Гражданской войны этот период отмечен небывалым расцветом культуры Крыма.

Спасаясь от большевиков, а порой и по воле случая, здесь сосредоточился весь цвет дореволюционной культурной элиты России — писатели, поэты, художники, режиссёры, мыслители, ученые: Максимилиан Волошин, Викентий Вересаев, Осип Мандельштам, Иван Шмелев, Илья Эренбург, Александр Ханжонков, Михаил Булгаков, Владимир Вернадский, Георгий Вернадский, Владимир Обручев, Дмитрий Чернов (и это далеко не полный список), они продолжали работать и творить: издавались книги, ставились спектакли, снимались кинофильмы, устраивались концерты, работали музеи.

Жили впроголодь — Крым был в блокаде. Мария Павловна вместе с Буниным, Куприным, Елпатьевским и своим братом Иваном активно участвовала в создании «Общества помощи нуждающимся литераторам имени А.П.Чехова».

В ноябре 1920 года Белая армия оставляет Крым, и 17 ноября 1920 года части Красной армии входят в Ялту. Командующий Красной армией Михаил Фрунзе объявил амнистию всем, кто прекратит сопротивление, но это возмутило Ленина, и он потребовал беспощадной расправы. Кроме того, руководители новой власти полагали, что в Крыму и особенно в Ялте, остались безмерные богатства аристократии и буржуазии, которая за годы Гражданской войны сосредоточилась здесь со всех концов России и не успела эмигрировать вместе с Белой армией. Начались повальные обыски, казни.

Максимилиан Волошин:
«Войди, мой гость.
Стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога.
И красный вождь и белый офицер,
Фанатики непримиримых вер,
Искали здесь, под кровлею поэта
Убежища, защиты и совета...»

Ужасно было видеть, как каждый день мимо Белой дачи, вверх, в сторону татарской деревни Исары, к развалинам старинной крепости водили под конвоем тысячи людей к месту казни, на расстрел. Стены Белой дачи, казалось, впитывали последние предсмертные взоры голодных, обессиленных тысяч обреченных. Среди расстрелянных были хорошие знакомые и друзья Чехова.

В 1996 году в Багреевке (район водопада Учан-Су) в память о погибших установили деревянный православный крест, а в 2005 году заложили часовню

Часовня в Багреевке в память расстрелянных большевмками в годы гражданской войеы

Наступили одни из самых тяжелых дней в жизни Белой дачи и ее берегини. О них можно судить по запискам Сергея Михайловича Чехова — записи были сделаны в 1947–48 годах в Ялте, куда Мария Павловна вызывала племянника для составления завещания. По понятным причинам он «... старался записывать воспоминания Марии Павловны так, как она их рассказывала, т.е. отдельными фрагментами, при этом я воздержался вести изложение от первого лица».

В Белой даче было произведено девять погромных обысков. Искали белых офицеров, золото, драгоценности, излишки продовольствия и предметы домашнего обихода (были установлены нормы на одного человека: по одному перстню и нательному кресту, не более двух комплектов нижнего и постельного белья, три пары носков или чулок, два полотенца, три носовых платка, один головной убор т.д.), оружие и даже кем-то похищенную в порту хамсу. Обыски производились вначале с понятыми, а потом не утруждали себя такими формальностями. Понятые тоже, по мере сил, принимали участие в экспроприации — Мария Павловна видела, как при очередном обыске один из понятых украл кусок мыла, другой «умыкнул» ее шляпку.

Обыски становились все более беспредельными, больше похожими на бандитские налеты, обращались с обитателями Белой дачи бесцеремонно, по-хамски. Во время одного из обысков она увидела на пианино нечаянно оставленный пришедшими приказ о ее аресте (он сейчас хранится в фондах музея), а это уже считалось началом пути к развалинам крепости.

У Марии Павловны уже не было сил выдерживать все это, и когда опять раздался звонок, а это был уже десятый обыск, она открыла дверь и, не сдерживаясь, рыдая, закричала: «Я больше не могу, не могу!» ...неожиданно в ответ прозвучали вежливые слова: «Успокойтесь, мы пришли Вас спасти». На пороге стоял председатель ревкома Ялты Михаил Николаевич Шабулин, в прошлом сельский учитель. Он вручил Марии Павловне «охранную грамоту» Белой дачи , в которой говорилось:

«Ввиду исключительного внимания российского пролетариата к трудам и литературным заслугам умершего писателя А.Чехова, дачу его на Аутской улице взять под свое наблюдение в целях полной сохранности и неприкосновенности внутреннего размещения обстановки, в которой писатель провел свои последние годы», и далее по пунктам:

Дача А.П.Чехова не подлежит никакому уплотнению, путем вселения в нее новых жильцов.
Предметы внутренней обстановки дачи не подлежат никаким реквизициям и изъятию.
Никакие обыски в даче А.П.Чехова без ведома и представителя Ревкома не допускаются.
Арест или задержание проживающих в даче А.П.Чехова, сестры его М.П.Чеховой и брата писателя И.П.Чехова с женой без санкции Ревкома не допускаются.
Наблюдение за сохранностью внутреннего распорядка поручаются М.П. и И.П.Чеховым на условиях, выработанных отделом Народного Образования.
Нарушение указанных постановлений будет караться по всей строгости революционных законов.

Шабулин Михаил — председатель Ялтинского революционного комитета

Михаил Шабулин, участник трех революций, первой мировой и гражданской войн. Большевик, был членом ВЦИК и делегатом IX съезда РКП(б).
С 1920 года — председатель Ялтинского революционного комитета, умер в Ялте в 1925 году от туберкулеза.

С тех пор обысков больше не было.

Белая дача была в плачевном состоянии. Забор сада был проломлен, и местные жители, сокращая дорогу, ходили прямо через него, по территории свободно разгуливали прохожие и зеваки. Сохли деревья, еще в 1911 году пришёл в негодность водопровод, позже выкопали два колодца, но они тоже пересохли. Сад умирал. По приказу Шабулина забор был починен, подремонтированы двери, а ко всем окнам нижнего этажа были сделаны толстые деревянные ставни.

Однако «Охранная грамота» и ставни не спасали, как оказалось, от другой беды. Когда Мария Павловна ненадолго уехала в Москву, чтобы узнать о судьбе оставленных там при отъезде в Ялту Чеховских и семейных раритетов, в Белой даче остались только брат Иван и его жена. Однажды ночью супруги услышали, что кто–то проник в дом, испугавшись, они закрылись на втором этаже и через форточку стали звать на помощь, как потом рассказывали соседи: «… это был отчаянный крик, полный ужаса…». Бандиты выбежали из дома и стали стрелять снаружи в окно (эти пули и сейчас сидят в стене Белой дачи). Ивану Павловичу и его жене удалось спастись, прижавшись к стене. Приехав из Москвы, Мария Павловна обнаружила своё клетчатое пальто висящим на колючей проволоке забора, оно зацепилось, когда бандиты убегали с награбленным.

После нападения Иван Павлович с женой были очень испуганы и уверены, что если они останутся, то бандиты их всех убьют и уехали в Москву. Мария Павловна осталась, сила характера не позволяла ей поддаться страху и оставить Белую дачу, днем она приводила в порядок дом, сад и пела, чтобы показать окружающим, что она ничего не боится.

Иван Павлович с женой и сыном

Первый государственный ...

Охранная грамота от 9 апреля 1921 года, выданная Марии Павловне, закрепила за Белой дачей статус объекта, особо охраняемого государством, она получила официальный статус музея.

Это был первый государственный литературно–мемориальный музей Крыма. Друзьям в Москву она сообщала: «Дом Чехова в Ялте сохраняется в неприкосновенности. Теперь я назначена хранительницей (заведующей) музея...» В штате у нее была единственная помощница — Пелагея Павловна Диева, бывшая сиделка Евгении Яковлевны. Вместе они ухаживали за садом, занимались ремонтом дома. Мария Павловна ежедневно проводила экскурсии по музею, летом, как вспоминала, иногда до 11 часов ночи.

Большую помощь в организации музея оказали Марии Павловне Анатолий Луначарский и Отто Шмидт, а в 1926 году она добилась передачи Белой дачи в ведение Государственной библиотеки им.Ленина.

В 1927 году Белая дача пережила сильное землетрясение. Дом наклонился, и в нем появились трещины, обвалилась штукатурка, но к лету 1928 года все было полностью отремонтировано.

С 1923 года Михаил Павлович Чехов стал вначале периодически приезжать в Ялту, а уже летом 1927 года окончательно переехал на постоянное жительство. В московской квартире его настолько уплотнили, что у него даже не было стола, за которым он мог работать. Здесь он занимался своей литературной работой и начал помогать Марии Павловне в ее музейных делах, вёл отчетность, сделал научное описание мемориальных предметов музея, но зарплату он не получал — в штате музея было только три должности. Сотрудником музея он стал только в 1935 году, за год до смерти .

Сад Белой дачи неожиданно пробудил, по–видимому, семейную страсть к земле. Он начал с наслаждением работать в саду и с гордостью говорил: «Я довел наш сад до высшей точки. Роз— целое море... От цветов не видно листвы. Зацветают лилии, и весь сад принимает библейский вид...».

В 1929 году Михаил Павлович написал книгу «Вокруг Чехова», изданную в 1933 году — её называли «чеховской энциклопедией». Стал первым биографом своего знаменитого брата. Умер в Ялте 14 ноября 1936 года после тяжёлой болезни.

В этот период Мария Павловна начала получать большое количество писем с различными вопросами о Чехове, о его творчестве, о его отношении к литературе и театру, личной жизни и многое другое. Эти письма начали собирать, что положило начало явлению, позже названному «Чеховианой».

В 1934 году Мария Павловна начинает работу над музейным каталогом, в 1939 году проводит ремонт дома.

Михаил и Мария Чеховы 1930-е годы. Ялта

Первые дни оккупации… Как не понять их опасения и растерянность: прятать или не прятать экспонаты? Прятать —- дать захватчикам повод занять музей под жилье, не прятать — угроза потерять раритеты, да и куда прятать? Решили спрятать только портреты руководителей партии и правительства, а все остальное оставить как есть, и только в кабинете Антона Павловича открытку с портретом немецкого драматурга Герхарта Гауптмана положили на видное место.

Появление фотопортрета Гауптмана в кабинете Чехова было совсем не случайным. Почти ровесники, они не были знакомы лично. Драматург Гергарт Гауптман был по достоинству оценен не только в Германии, но и в России. Когда Художественный театр приезжал в 1900 году в Крым на гастроли, то в репертуаре были четыре пьесы: «Дядя Ваня», «Чайка», «Эдда Габлер» Ибсена и «Одинокие» Гауптмана.

«Одинокие» настолько понравились Чехову,что он в чувствах сказал Станиславскому: «Это же настоящий драматург! Я же не драматург, послушайте, я — доктор». Это восхищение похоже было взаимным, во время гастролей Художественного театра в 1906 году в Германии, Гауптман очень высоко оценил «Дядю Ваню».

Оккупанты не заставили себя долго ждать. Вскоре явились представители немецкой комендатуры, осмотрели Белую дачу и заявили, что в доме будут расквартированы немецкие офицеры, а в кабинете и спальне Антона Павловича расположится их командир — майор Бааке.

Мария Павловна, твердо заявляет: «Нет, этого не будет, это музей Чехова, писателя, которого хорошо знают и в Германии, а майору я могу представить другое помещение» и обратила внимание немцев на фотографию Гауптмана, на лежащие рядом книги перевода Чехова на немецкий язык. Обескураженные немцы одобрительно закивали, ja, ja — они знали Tschechow. Воспользовавшись их замешательством, она предложила спуститься на первый этаж и закрыла кабинет на ключ.

В результате командир батальона немецкой пехотной дивизии майор Карл Бааке поселился в гостиной, его адъютант лейтенант Линдеман, батальонный врач капитан Байер и несколько солдат расположились в гостевых комнатах первого этажа.

После этого, как вспоминала Мария Павловна: «Я поднялась к себе наверх уставшая и взволнованная. Мое мужество покинуло меня. Мне хотелось плакать...Я в таком состоянии просидела до сумерек, а из коридора и лестничной клетки все время доходили до моего слуха тяжелые шаги подкованных сапог... Значит, я в плену у немцев».

Больше с немцами Мария Павловна не общалась, а все переговоры от ее имени вела помощница Елена Янова, представившись управляющей частным владением.

Также как и Мария Павловна, смело и с достоинством вели себя остальные ее соратницы. Пелагея Павловна, няня еще матери Чеховых, установила для немцев железный порядок: в доме не курить, гостей не приводить, экспонаты руками не трогать, и они … ей подчинялись. Единственная вольность — солдаты на рождество спилили в саду верхушку пихты и сделали из неё праздничную ёлку.

Квартиранты пробыли в Белой даче меньше месяца, вскоре их батальон был переброшен на фронт.

Очевидно, что майор Бааке был неординарной личностью — ефрейтору Бухеру, оставшемуся в Ялте, было поручено доставлять сотрудникам Белой дачи хлеб и топливо (что он и делал, пока был в Ялте), а на парадной двери майор оставил надпись, что дом принадлежит лично ему, и никто без его ведома не имеет права занять его. После этого немцы никого не поселяли на Белой даче.

Эхо войны

Спустя многие годы, в середине 80–х годов были предприняты попытки отыскать майора Бааке или его сослуживцев. Вначале безуспешно. В 1987 году во время визита президента ФРГ Вайцзеккера в СССР, решили обратиться к нему письмом с официальной просьбой. По указанию президента информацию о письме включили в еженедельные телепередачи топовых телеканалов ФРГ и вскоре пришло первое письмо от бывшего капитана Байера, а второе — от ефрейтора Бухера.

Они тепло вспоминали Белую дачу и сообщили, что после Севастополя их перебросили под Ленинград и Ржев, затем они попали в Корсунь–Шевченковский котел, оба были тяжело ранены, а Карл Бааке, уже ставший командиром полка, вместе со своим адъютантом Линдеманом погибли.

А в то, что произошло еще 20 лет спустя, трудно поверить — на пороге Белой дачи стоял… Бааке. Это был сын майора Бааке, он специально отправился с семьей в круиз по Черному морю, чтобы найти Белую дачу, в которой во время войны жил его отец (мальчику было тогда всего год). Он долго не решался это сделать — опасался, что его не пустят, как «сына фашиста».

Годы оккупации были тяжелыми для Марии Павловны и сотрудников музея, они бедствовали, мерзли, голодали, болели, Мария Павловна перенесла брюшной тиф и воспаление легких, но, несмотря на все лишения, Белую дачу они сберегли — ни один музейный экспонат за годы войны не пропал!

«Это от радости»

16 апреля1944 года Красная армия освободила Ялту, и в этот же день «русские воины», как называла Мария Павловна красноармейцев, переступили порог Белой дачи. Военный корреспондент вспоминал: «Мы пошли наверх и оказались в комнате с письменным столом и шкафами. В глубоком кожаном кресле сидела сестра великого писателя — Мария Павловна Чехова. Худое лицо ее светилось. Руки, упираясь в подлокотники кресла, дрожали.

— «Это от радости, — сказала она. — Не могу встать».

В первые мирные дни желающих посетить Белую дачу было так много, что в саду собирались очереди, и сотрудники музея во время ожидания читали им рассказы Чехова, а Мария Павловна сама водила экскурсии. В музейном журнале было отмечено: «Входной платы мы не берём, т.к. посетители наши исключительно военные. Мы приняли с половины апреля 2425 воинов».

В эти дни она писала Ольге Леонардовне: «…я так рада, что смогу хотя немного отвлечь наших бойцов и дать им отдохнуть и забыть ужасы фронта, слушая наши рассказы и воспоминания о Чехове».

Мария Чехова в саду Белой дачи с освободителями Ялты, 1945 год

В июле 1944 года за деятельность по сохранению, изучению и изданию наследия писателя Чехова Мария Павловна была награждена орденом Трудового Красного Знамени.

В послевоенные годы частым гостем Белой дачи была Ольга Книппер. После 1946 года, пока позволяло здоровье, она приезжала в Ялту каждый год, последний раз была в 1953 году на день рождения Марии Павловны.

Мария Чехова и Ольга Книппер-Чехова в Ялте, Белая дача.

Ольга Леонардовна Книппер и Мария Павловна Чехова

Все флаги в гости к нам

Ольга Леонардовна Книппер и Мария Павловна Чехова

В апреле 1945 года Белую дачу посетила первая леди Великобритании Клементина Черчилль. В своем отзыве она писала: «В этом небольшом интимном доме любовно собраны земные реликвии Гения, — исчезает время и пространство, и я представляю, что знала его... Тогда мысленно я в Лондоне в переполненном театре, где публика ловит каждую фразу и обдумывает каждую модуляцию смысла. Так, на мгновение отступают на задний план страшные конвульсии человечества, и мы находимся в присутствии Мысли и власти Ума над Материей...». Можно ли еще, что-либо добавить к этим словам?

Белую дачу посещали Микоян, Молотов, Каганович, но первые лица СССР никогда.

Первыми руководителями стран, кто посетил Белую дачу, были в 2003 году президенты России и Украины — Владимир Путин и Леонид Кучма. Во время визита на Украину Владимир Владимирович обмолвился Кучме, что давно мечтал посетить Белую дачу, и Кучма согласился составить компанию, но по словам работников музея, откровенно скучал и оживился только при посещении кабинета Чехова.

Президенты России и Украины, - Путин и Кучиа в Доме-музее А.П.Чехова Белая дача в Ялте

Экс–президент Украины Ющенко, считающий Чехова видным украинским писателем за его украинские корни, в годы своего правления за пять проведённых отпусков в Крыму так ни разу и не посетил Белую дачу, но при этом регулярно посещал Ялтинский зоопарк. «Suum cuique» — «каждому свое».

Из глав государств, кроме Путина и Кучмы, Белую дачу посетили президент Украины Янукович и руководитель Китая — Цзян Цзэминь, последний даже музицировал на пианино в гостиной.

В 2014 году Президент России еще раз посещает Белую дачу совместно с Председателем Правительства Дмитрием Медведевым, где состоялась их встреча с деятелями культуры. Встреча была посвящена вопросам интеграции Республики Крым в культурное пространство Российской Федерации.

Путин и Медведев в Доме-музее А.П.Чехова Белая дача в Ялте

«... в нём будет жить...»

Мария Павловна была пожизненным директором дома–музея и берегиней Белой дачи. В день 90–летия ей было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Высоко оценивали заслуги Марии Павловны и в Ялте, она была почётным гражданином города, неоднократно избиралась депутатом горсовета и даже открывала первую послевоенную сессию Ялтинского городского совета.

15 января 1957 года, на 94–м году жизни Мария Павловна ушла из жизни. Похоронена она на ялтинском городском кладбище, рядом с могилами матери и брата Михаила Павловича. Самуил Маршак после её кончины написал: «Дом Чехова в Ялте второй раз осиротел. Но пока он стоит, в нём будет жить вместе с Чеховым его самоотверженная, чистая душой, умная и наделённая долей чеховского таланта сестра».

Ее подвижническая деятельность была продолжена. В последующие годы лучшими специалистами, которые, в частности, работали во Флоренции и Венеции, были выполнены работы по реставрации мемориальных экспонатов: икон, картин и всей мебели. Совместно с консультантами Никитского Ботанического сада были проведены восстановительные работы по саду Белой дачи.

В 1964 году за оградой сада Белой дачи возвели специальное здание с большим залом для размещения постоянно действующей литературной экспозиции и проведения научных и культурных мероприятий музея. С 1985 года здесь начали проводить международные научные конференции «Чеховские чтения в Ялте» и сопутствующие им Чеховские театральные фестивали.

В 1987 году отделом музея стала Гурзуфская дача Антона Павловича.

На чужбине

«Запаса прочности», накопленного музеем за советский период, хватило, чтобы пережить лихолетье начала 90–х и первые годы украинской «незалэжности», но уже в конце 90–х нельзя было не заметить, что не все благополучно в «датском королевстве».

Налицо были признаки разрушения здания: трещины на стенах, плесень на обоях, подтеки на потолке. Зимой, как стало известно, здание практически не отапливалось. Украина выделяла средства только на зарплату сотрудникам музея, охрану и минимальные коммунальные услуги.

В 2007 году часть музея из–за ветхого состояния здания пришлось закрыть, а к 2009 году ситуация настолько ухудшилась, что стал вопрос вообще о его закрытии. Все шло к тому, что Белую дачу можно было потерять.

В 2003 году Ялту посетила британский литературовед Розамунд Бартлетт для изучения биографии Чехова и пришла в ужас от состояния музея. Она не понимала, как может государство годами не выделять финансирование на сохранение и поддержания такого бесценного культурного достояния.

Розамунд Бартлетт - британский литературовед.

Розамунд Бартлетт - писатель, ученый, переводчик и преподаватель, специализирующийся на русской литературе. Автор книг о Л.Толстом и А.Чехове, переводчик их произведений. Удостоена докторской степени в Оксфорде. В 2010 году российское правительство наградило ее медалью к 150-летию Чехова за работу, проделанную ее Чеховским фондом по сохранению Белой дачи.

Воистину, нет пророка в своем отечестве. В 2008 году Розамунд Бартлетт создает благотворительный фонд «Yalta Chekhov Campaign» для спасения Белой дачи. Была организована мощная информационная компания, пожертвования сделали многие известные британские деятели культуры, Хэмпстедский театр. Бартлетт издавала свои переводы произведений Чехова, доход от продаж книг также пошел на ремонт Белой дачи.

Средства выделили также Сбербанк России, администрация города Чехова, частные благотворители. Пожертвования поступили и от Посольского фонда сохранения культурного наследия США, спасая свою репутацию, наконец–то, выделила деньги и Украина. Ремонтные работы на собранные средства проводились в 2010–2011 годах.

Может он вскоре должен вернуться ...

Белой даче в этом году исполнится 123 года, В этом доме увидели свет знаменитые произведения Чехова: пьесы «Три сестры» и «Вишневый сад», рассказы: «Дама с собачкой», «Архиерей», «На святках» и «Невеста», повесть «В овраге».

Уникальная ценность Белой дачи в том, что в отличие от других памятных мест, где Антон Павлович проживал длительное время, здесь все создано так как он хотел, «с нуля», с голого пустыря на окраине Ялты: дом построен по его замыслу, сад закладывал он сам, обстановка дома подбиралась по его вкусу, и все это сохранилась так, как будто Антон Павлович ненадолго уехал и вскоре должен вернуться.

Неожиданные сюжет и место действия новой пьесы могут удивить, но в свое время для многих также было неожиданным и внезапным путешествие Чехова на Сахалин. Есть основания полагать, что такой замысел пьесы появился совсем не случайно.

Когда Алексей Суворин, издатель Чехова, считая поездку на Сахалин нелепой и бессмысленной, пытался отговорить Чехова: «Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен», Антон Павлович решительно возразил: «...Не дальше как 25–30 лет назад наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги... а нам это не нужно, мы… только сидим в четырех стенах и жалуемся на то, что Бог дурно создал человека».

Известно, что Чехов проявлял самый живой интерес к личности и исследованиям путешественника, географа Николая Пржевальского. По случаю его кончины он писал, что один Пржевальский стоит десятка учебных заведений и сотни хороших книг. Свойственная таким людям «... идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки... непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, делают их ... подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу».

Пржевальский - русский путешественник, географ

Таким человеком, «олицетворяющим высшую нравственную силу», видел Антон Павлович и норвежского исследователя Арктики Фритьофа Нансена - «единственного европейского героя нашего времени» — как назвал его Ромен Роллан. Это был человек отчаянной храбрости и неуемной жажды познания. Когда для исследования Арктики он намеревался пересечь на лыжах ледяной щит Гренландии , правительство Норвегии отказалось выделить деньги на финансирование экспедиции: «...было бы преступлением оказать поддержку самоубийце», но он и его пять спутников совершили этот переход.

Считавшийся не менее самоубийственным его легендарный дрейф по Северному Ледовитому океану на корабле «Фрам» принес столько открытий, что их научная обработка заняла, представьте себе, около 10 лет, а возвращение путешественников живыми представлялось невероятным, их давно считали погибшими.

Фритьоф Нансен - путешественник, полярный исследователь

Фритьоф Нансен: «В жизни человека необходима романтика. Именно она придает человеку божественные силы для путешествия по ту сторону обыденности. Это могучая пружина в человеческой душе, толкающая его на великие свершения».

Интерес Чехова к освоению Севера и людям «подвига, веры и ясно сознанной цели» был настолько глубок и последователен, что он, уже тяжело больной человек, чтобы «войти в тему», решил поехать в Норвегию, на север, в Тромсе. Спутником в этом путешествии согласился быть отличный знаток скандинавских языков Юргис Балтрушайтис. Но путешествию этому, намеченному на осень 1904 года, из–за смерти Чехова не суждено было состояться.

У меня нет сомнений, кто был для Чехова «героем нашего времени», чью деятельность он видел залогом разумного устройства будущего. Может быть, в этом произведении мы бы и увидели человека, которого не нашли ни в одном его произведении, у которого «... все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

Школьный урок…

Покидать Белую дачу всегда нелегко, сюда хочется возвращаться снова и снова. Порой возникают воспоминания и ощущения интересного школьного урока, который неожиданно закончился, и ты получаешь задание, чтобы уже в домашнем уединении осмыслить все увиденное и услышанное.

Когда-то давно, с одного из школьных уроков, неожиданно для меня, началось знакомство с Чеховым.

В школьные годы любимыми были точные естественные науки, история, география, а уроки литературы вызывали больше недоумение, чем интерес.
Порой казалось, что школьную программу по литературе составляли какие-то злоумышленники или чиновники, оторванные от действительности.
Вместо того, чтобы изучать «Таинственный остров» Жюль Верна, где смелые, умные, целеустремленные люди в самых тяжелых, первобытных условиях своими знаниями и умениями воссоздают современную цивилизацию, где герои произведений Ефремова анализируют настоящее и моделируют будущее, нам зачем -то предлагают изучать похождения прохвостов Хлестакова и Чичикова.

Евгений Базаров — едва ли не единственный герой школьной литературной программы, который вызывал симпатии своим последовательным занятием полезным делом и неприятием бездельников.
Отсутствие в школьной программе таких авторов, как Стругацкие, Ефремов, Лем, Брэдбери, Азимов, считал и считаю поныне недомыслием ее составителей.

В классе в своих оценках школьной программы по литературы я был не одинок и это объясняет почему, когда на уроке литературы «проходили» пьесу Чехова «Вишнёвый сад», мы, группа единомышленников, обсуждали далекие от литературы темы, за что и получали неоднократные замечания нашего учителя русской литературы Валентины Петровны. Наконец, терпение ее исчерпалось, и она, прервав урок, потребовала объяснений нашему возмутительному поведению.

Наши оправдания сводились в основном к следующему:
зачем нам, комсомольцам, молодым людям второй половины ХХ века, гражданам страны победившего социализма вникать в проблемы и душевные переживания давно отжившего, даже для своего времени, социального класса. Все их проблемы нам уже известны из уроков истории и принадлежат истории, а не нашей дествительности;
что полезного могут нести бесконечные монологи безвольных, не способных на действие персонажей пьесы, мы просто теряем время, изучая ее.

Не помню, какими аргументами оппонировала учитель, но они не убеждали нас. Единственное, с чем мы согласились, в большей степени с Чеховым, чем с преподавателем, что эта пьеса — комедия, потому что ее герои смешны своей бестолковостью и никчемностью.

А дальше... Валентина Петровна (не знаю в пылу спора или осознанно) предложила: «В нашем рабочем поселке нет театра, но вы можете исправить это досадное обстоятельств, если на следующем уроке, через неделю, разыграете на импровизированной сцене возле школьной доски, на свое усмотрение любой фрагмент пьесы и, если будет смешно, мы посмеемся вместе, всем классом, и будем считать эту тему закрытой». Мы охотно согласились, это был какой-то драйв, интереснее, чем читать скучную пьесу.

На первой репетиции наш энтузиазм поубавился — необходимость заучивать монологи скучной пьесы совсем не вдохновляла нас. Первая репетиция закончилась ничем, мы не смогли выбрать такой фрагмент пьесы, где было бы максимум персонажей и минимум слов.

Не буду занимать внимание подробным описанием, как прошла для нас та неделя, отмечу, что к финальной репетиции мы прочли пьесу не один раз и попробовали себя в разных сценах пьесы, каждый побывал в «шкуре» едва ли ни каждого персонажа.

Плохо помню нашу премьеру (наверное из-за волнения — первый раз на сцене), аплодисментов мы точно не сорвали и классу было не смешно, потому что совсем не смешно было нам самим.

Уже на последних репетициях мы неожиданно осознали, что у каждого из нас, несмотря на юный возраст, уже был и еще будет не раз, свой «Вишнёвый сад». Мы узнавали себя и в Раневской, Гаеве, Лопахине и Трофимова, а также было яркое ощущение, что мы поняли только «арифметику» пьесы, а есть еще «алгебра» и «высшая математика» этого творения Чехова. И еще... мы впервые ощутили волшебное свойство и магию театра, даже в таком примитивном виде.

Белая дача давно перестала быть просто музеем и несет уже и свой смысл, — смысл Дома. Каждый раз, покидая Белую дачу, вспоминаю почти дословно слова Маргариты Мастеру в заключительной главе романа Михаила Булгакова:
«Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит».

Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом.

По следам на улицах Ялты

В Храм, как известно, надо приходить пешком. Так и к Белой даче лучше прийти, а затем покинуть ее по узкой улочке бывшей Аутки старой Ялты.

Белая дача находится на одной из основных магистралей Ялты — улице Кирова, но такое впечатление, что в ее окрестностях эта часть улицы не так сильно изменилась с тех времен, когда на ней можно было встретить «Даму с собачкой». По этой улочке ходил Антон Павлович, Мария Павловна и Евгения Яковлевна спешили на службу в храм Святого Великомученика Феодора Тирона, который находится недалеко от Белой дачи.

Это старейший храм Ялты, упоминается в списках храмов Ялты с 1778 года и очевидно много старше этой даты. В давние времена его построили греки, жившие в Верхней Аутке. Судьба храма типична для многих христианских храмов: он разрушался, восстанавливался, перестраивался, в 30–е годы прошлого века в нем вообще устроили спортзал, но он выстоял и сейчас открыт для прихожан.

Храм так естественно врос в городскую застройку, что, когда заходишь в него с улицы, такое впечатление, что в доме переходишь из одной комнаты в другую, он очень домашний. В храме находится икона святого великомученика Феодора Тирона с частичкой его мощей.

Храм неразрывно связан с семьей Чеховых. Антон Павлович хорошо знал его настоятеля Василия Феодориди, был членом попечительского совета училища при храме, прихожанами храма была вся семья Чеховых.

В этом храме была отслужена первая в России панихида после кончины Чехова в Германии, здесь же отпевали в 1919 году его мать. В 1957 году священник этой церкви на первом этаже Белой дачи отпевал усопшую Марию Павловну.

Чем далее удаляемся от Белой дачи, тем все более улица Кирова теряет обаяние старой Ялты и через несколько кварталов превращается в оживленную транспортную артерию города.

Справа, по ходу движения, обращает на себя внимание красивое серое здание, выполненное в довольно редком псевдоготическом стиле — это дача «Омюр» (в переводе с турецкого — «жизнь»).

Здесь, в двух угловых комнатах, в октябре 1898 года поселяется Антон Павлович и через несколько дней покупает участок для строительства Белой дачи, здесь он вместе с Марией Павловной делает первые наброски и эскизы для будущего строительства, здесь же он подписывает договор с книгоиздателем Марксом на продажу прав на издания своих произведений и на первый транш от этой сделки строит Белую дачу, здесь он впервые встречается и знакомится с Максимом Горьким.

«Омюр» принадлежала семье Иловайских, с которыми Чехов был очень дружен, и, когда он решил остаться в Ялте на зиму, они предложили ему поселиться у них. Живя в «Омюре» , Антон Павлович продолжал работать, написал ряд рассказов и, в одном из них — «Новая дача», описал этот особняк. В апреле 1899 года он переселяется уже к себе — Белая дача еще строилась, но флигель, рядом с домом, уже был пригоден для проживания.

Продолжая путь по улице Кирова, вскоре увидим купола главного православного храма Ялты — Собора Святого Александра Невского. Храм был возведен на пожертвования горожан в память о трагической гибели в результате теракта императора Александра II и освящен в 1902 году во имя небесного покровителя императорской семьи князя Александра Невского.

Вблизи храма, на улице Войкова, находится бывшая женская гимназия, членом попечительного совета которой был Антон Павлович.

Это старейшее учебное заведение Ялты основано в 1876 году, а его сохранившееся здание построено в 1893 году. Проектировал его, как и Ливадийский дворец, Николай Краснов (вот же были времена — императорский дворец и гимназию проектировал один и тот же архитектор!). В гимназии учились девочки из разных социальных слоев и различных вероисповеданий.

Чехов принимал самое активное участие в делах гимназии. Попечительный совет выполнял не парадные, представительские функции, а непосредственно занимался сложными вопросами жизнедеятельности гимназии: приобретение учебных пособий, пополнение библиотечного фонда, обеспечения неимущих учениц одеждой, обувью, учебниками. Для этого устраивались благотворительные базары, концерты, привлекались частные пожертвования. Были времена, когда из-за нехватки денег учителя преподавали бесплатно.

Может гениальные люди репродуцируют гениальность? Иначе, как объяснить, что в стенах этой гимназии в разное время учились: звезда немого кино Алла Назимова, Марина и Анастасия Цветаевы, поэтесса Ника Турбина, лауреат нобелевской премии по физике Илья Франк — это случайность?

Возвратимся назад, к храму, пересечем улицу Кирова и, пройдя по Морской улице, выйдем на набережную. Да, это здесь говорили, что «…на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой…».

Скульптурная композиция "Дама с собачкой. Набережная Ялты

Сейчас об этом напоминает скульптурная композиция, расположенная вблизи того места, где находилась старейшая в Ялте гостиница «Франция», к сожалению, не сохранившаяся до наших дней (разрушена в годы войны).

На первом этаже здания размещался магазин Синани «Русская избушка», продажа книг и газет». Здесь всегда толпился народ, продавали не только книги и газеты, но также табак, театральные билеты.

Магазин был своеобразным клубом, местом тусовки местной и приезжей интеллигенции, здесь ялтинцы и гости города назначали встречи, делились последними новостями, обсуждали книжные новинки. Как писала ялтинская газета «Русская Ревьера»: «Синани, при посредстве своего магазина, в 80-е и 90-е годы объединял многие литературные и научные силы, притекавшие по тем или иным причинам в Ялту».

Среди завсегдатаев можно было встретить Бунина, Куприна, Андреева, Телешова, Горького, Гиляровского, Немировича–Данченко и других известных писателей, поэтов, художников, режиссёров, поучаствовать в жарких дискуссиях о литературе, живописи, театре.

Владельцем этого культового места Ялты, Исаак Абрамович Синани — потомок старинного караимского рода, купец второй гильдии, человек неподражаемого обаяния, дружелюбия, врожденной интеллигентности. Он был дружен со всеми именитыми посетителями своего магазина, а к Чехову вообще испытывал особое расположение и симпатию.

Антон Павлович часто захаживал сюда, любил посидеть на удобной лавочке у входа, подышать свежим морским воздухом, понаблюдать за фланирующей по набережной публикой, пообщаться с хозяином и его гостями, узнать городские новости.

В один из таких, ничем не примечательных дней, к Чехову подошел, улыбаясь Исаак Абрамович и сказал: «Антон Павлович, позвольте представить вам нашего гостя — молодого московского архитектора Шаповалова. Его, так же как Толстого, зовут Лев Николаевич», Антон Павлович пристально взглянул, улыбнулся и протянул руку. Так они познакомились.

С первых дней они почувствовали расположение друг к другу, встречаясь почти ежедневно, обсуждали самые различные темы, делились впечатлениями. Однажды, в начале ноября 1898 года, гуляя вместе по набережной Чехов неожиданно остановился и после паузы сказал:

«Прошу вас, Лев Николаевич, построить мне в Ялте небольшой дом...»

Попов Олег, 2022-2023

белая дача

Ялта.
Какой она была в те годы?

Семейное гнездо

Рождение Белой дачи

Если бы я не стал писателем, я бы был ...

«Дом — это не место, это чувство»

Будни Белой дачи

А куда я могу пойти за вашим героем?

«...был Толстой, говорили о бессмертии»

«...везде буду годен и нужен…»

«То, что Л.Н.Толстой остался жить, я хотя бы наполовину отдаю на долю этих двух докторов (Щуровский, Альтшуллер)»

Кусочек берега

Завещание

На распутье

«Окаянные дни»

Первый государственный ...

Эхо войны

«Это от радости»

Все флаги в гости к нам

«... в нём будет жить...»

На чужбине

Может он вскоре должен вернуться ...

Человек будущего среди нас

белая дача

Ялта.Какой она была в те годы?

Семейное гнездо

Рождение Белой дачи

Если бы я не стал писателем, я бы был ...

«Дом — это не место, это чувство»

Будни Белой дачи

А куда я могу пойти за вашим героем?

«...был Толстой, говорили о бессмертии»

«...везде буду годен и нужен…»

«То, что Л.Н.Толстой остался жить, я хотя бы наполовину отдаю на долю этих двух докторов (Щуровский, Альтшуллер)»

Кусочек берега

Завещание

На распутье

«Окаянные дни»

Первый государственный ...

Эхо войны

«Это от радости»

Все флаги в гости к нам

«... в нём будет жить...»

На чужбине

Может он вскоре должен вернуться ...

Человек будущего среди нас

Ялта.
Какой она была в те годы?